Миф об идеальном мужчине - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

– Откуда я знаю, может, ты на свидание собираешься, – сказала Таня легкомысленно. – А если не собираешься, приезжай к нам на дачу. Мама специально сегодня звонила, напоминала, чтобы я тебя пригласила. Хочешь, мы с Павловым в субботу с утра за тобой заедем?

Это было роскошное предложение.

Танины родители зимой и летом жили на даче в Отрадном, и поехать к ним было не просто удовольствием, а редким счастьем.

Клавдия всегда опасалась быть в тягость и редко пользовалась гостеприимством Таниных родителей. В конце концов у них была большая семья, двое взрослых детей – Таня и Танин брат, милицейский майор, – зять, невестка, родители невестки и зятя, которые тоже регулярно приглашались на дачу…

– Ты чего молчишь, Ковалева? – насторожилась в трубке Таня. – Не хочешь? Или у тебя и в самом деле свидание?

– Нет у меня никакого свидания! – даже возмутилась Клавдия. – Просто я думаю, удобно это или нет…

– Неудобно спать на потолке, – сказала Танька, не страдавшая никакими комплексами. – Ты же знаешь родителей, они бы тебя не звали, если бы не могли принять. Кроме того, они тебя обожают и обижаются, что ты к ним не ездишь. Я им говорю, конечно, что ты натура тонкая и не можешь, как все нормальные люди, сказать “спасибо” и успокоиться… Ну что? Мы заедем?

– Да я и сама могу добраться, – пробормотала Клавдия. – На электричке ехать всего ничего…

– Особенно в субботу утром, – подхватила Таня. – Ты в субботу утром в каком-нибудь дачном направлении выезжала, Клавка? Или нет?

– Нет, – призналась Клавдия.

– И не надо, – уверила ее Таня. – Так что мы заедем. Только мы рано ездим. Не в одиннадцать.

– А во сколько?

– В девять, – усмехнувшись, сказала Таня. – Если только мне удается растолкать Павлова. Он считает, что по выходным вставать нужно самое раннее в двенадцать. А лучше в два.

– Заезжайте! – решилась наконец Клавдия. – Спасибо. Я так давно у ваших не была, соскучилась ужасно… Я так рада, что они меня не забывают.

– Ты просто незабываема, Клавка! – провозгласила Таня, и они попрощались.

Клавдия сполоснула тарелку и налила себе в кружку растворимого кофе.

Вечер неожиданно оказался просто изумительным – в субботу она поедет в гости, в дом, который очень любила, а к кофе у нее есть сэкономленный торт.

Человек, о существовании которого она не подозревала, в этот момент сдавал вахту своему напарнику. Неприметные “Жигули”, в которых происходила смена караула, затерялись в ряду машин, мирно дремавших во дворе. Если бы Клавдия выглянула в окно, то непременно увидела бы их и, конечно, не обратила бы никакого внимания.

– Ну что? – спросил напарник, щелкая зажигалкой.

– Все как всегда – аптека, метро, теперь дома сидит. Ты долго будешь ее караулить?

– Часов до одиннадцати, – зевнул напарник. – Потом поеду. И кому она сдалась, эта аптекарша, и за каким чертом? Чего ее сторожить? Ладно, валяй езжай! Она тебе небось за целый день хуже горькой редьки надоела…

* * *

Кто-то настойчиво и не переставая долбил ему в череп чем-то острым и тонким. Он пытался спрятаться, уползти от этой долбежки, но она настигала его там, где он прятался. Со стоном он обхватил голову, чтобы спасти ее от того острого и тонкого, что в нее долбило. Что-то со звоном упало и рассыпалось то ли внутри головы, то ли снаружи, и он наконец проснулся.

Звонил телефон, черт бы его побрал. И в этом было все дело.

Никто не бил его по голове. Просто звонил телефон.

Пошарив рукой, он снял визжащий, как поросенок, аппарат с журнального столика, придвинутого вплотную к дивану, и волочащийся шнур снес по дороге что-то еще, кроме того, что он уже свалил, пытаясь защититься от настырного, бьющего в уши звука.

– Але, – сказал он хриплым голосом пропойцы и неудачника. – Але!

Он был уверен, что звонят с работы. И ошибался.

– Андрюша, – деловито произнесла ему в ухо бывшая жена, – ты что, спишь?

– Нет, – сказал он, морщась и не открывая глаз. Голова болела ужасно, и во рту было сухо. С чего это он вчера так перебрал?

– А что ты делаешь? – удивилась бывшая жена совершенно искренне.

– Пишу диссертацию, – ответил он, пытаясь так приладить к подушке голову, чтобы с ее помощью можно было хотя бы разговаривать. – О жизни и размножении карибских попугаев в неволе.

Последовала выразительная пауза. Он был бы счастлив, если бы она продолжалась час, а еще лучше – до вечера.

– Ты шутишь, – обиженно протянула бывшая жена. И уточнила: – Ты ведь шутишь, да?

Черт ее знает, вроде она никогда не была тупой. Но всю жизнь они разговаривали, как глухой со слепым. Или как гусь со свиньей. Нет, это другое… Гусь свинье не товарищ, вот как. Интересно, кто из них свинья?

– Андрюша! – подбодрила бывшая жена, побуждая его высказываться более четко.

– А? – спросил он и потер затылок, в который теперь ломился курьерский поезд, причем с внутренней стороны. – Нет, я не шучу. Я никогда не шучу. У меня отсутствует чувство юмора. – Он помолчал и добавил: – Как таковое.

“Как таковое” – это было ее выражение, и он как будто увидел бывшую жену рядом с собой.

Это зрелище оптимизма ему не добавило.

“Как таковая, моя работа тебя совершенно не интересует… У тебя отсутствует чувство долга, как таковое…Как таковые, общечеловеческие ценности для тебя ничего не значат…”

– Андрюша, – сказала бывшая жена с хорошо прочувствованной интонацией, – я все понимаю. Ты до сих пор не можешь простить мне, что я от тебя ушла. Но мы цивилизованные люди и должны все же оставаться в рамках цивилизованных отношений…